[responsivevoice_button voice=»Russian Female» buttontext=»Послушать»]
Наш земляк Михаил Григорьевич Кучаев, ныне проживающий в Челябинске, принес в редакцию интереснейший исторический материал о годах гражданской войны, основой для которого стали архивные документы и записи с воспоминаниями непосредственного участника тех событий, нязепетровца Петра Михайловича Давыдова.
«Умом Россию не понять, аршином общим не измерить: у ней особенная стать — в Россию можно только верить», — эти прозорливые слова оставил нам великий русский поэт Ф. И. Тютчев. Действительно, приходится только удивляться изгибам и перипетиям русской души.
Во время Первой мировой войны легендарный русский генерал Брусилов проявил чудеса полководческого искусства: в результате войсковой операции под его командованием в 1915 году русскими войсками была одержана грандиозная победа над противником и взято в плен около полутора миллиона австро-венгерских солдат. Российское правительство пришло в замешательство: оно не знало, куда подевать такое громадьё людей. И даже в захолустный, затерянный в Уральских горах Нязепетровск было направлено 774 человека — в основном сербы, хорваты, венгры.
Бывших солдат противника, которые на полях сражения убивали наших соотечественников, приняли радушно. Их поселили в добротных, отвечающих всем санитарным требованиям домах, дали такую же работу, какую выполняли нязепетровцы. Охраны не было, за ними присматривали 25 ратников-сторожей без оружия. Пленным был предоставлен свободный режим пребывания, а рацион питания определён на санаторно-курортном уровне: они получали ежедневно изюм, сахар, мясо, хлеб и другие высококалорийные продукты. Одежда предназначалась им из добротного дорогостоящего шевиота. Врачебная помощь была регулярной, больных освобождали от работы. И неслучайно за время двухлетнего пребывания в Нязепетровске умерло от естественной болезни всего два иностранца. Побегов было четыре. Некоторым так называемым пленным так понравился Нязепетровск, его природа, красота наших мест, условия проживания, что они остались жить постоянно, приобрели новую родину. Потомки этих иностранцев здравствуют здесь и поныне, к их необычным фамилиям все привыкли.
В это же время, в период с 1914 по 1917 год, пленные русские солдаты находились в смертельных условиях в лагерях противника. От голода и сопутствующих ему болезней умирали тысячами.
Список сторожей, находящихся при военнопленных (взято из архивного документа Челябинского областного архива, предоставленого М. Г. Кучаевым. В документе сохранена оригинальная орфография — авт.):
Зотов Лука Николаевич, ратник 2 разряда 1903 года.
Дубровсков Павел Алексеевич, белобилетник 1913 года.
Сметанин Александр Степанович, был принят в 1900 году.
Алексеев Прокопий Емельянович, ратник 1 разряда.
Дугин Константин Степанович, белобилетник 1912 года.
Воронов Савин Филиппович, ратник 1 разряда 1906 года.
Викулов Василий Леонтьевич, ратник 2 разряда 1899 года.
Беляев Федор Иванович, белобилетник 1896 года.
Ерофеев Иван Емельянович, ратник 2 разряда 1893 года.
Ерофеев Григорий Емельянович, призывался в 1902 году, освобожден от службы навсегда.
Гусев Иван Ефимович, ратник 1 разряда 1888 года.
Маклаков Петр Иванович, ратник 2 разряда 1903 года.
Горбунов Владимир Григорьевич, в 1897 году был принят.
Дубровсков Степан Логинович, в 1889 году был принят.
Плешков Иван Иванович, в 1907 году был принят.
Беляев Андрон Алексеевич, ратник 1 разряда 1890 года.
Маклаков Семен Иванович, в 1909 году был принят.
Ведерников Павел Терентьевич, 1908 года, белобилетник.
Самсонов Петр Андриянович, ратник 2 разряда 1912 года.
Деев Михаил Моисеевич, ратник 2 разряда 1902 года.
Афанасьев Василий Ксенофонтович, в 1877 году был принят.
Лукоянов Григорий Тимофеевич, 1898 году ратник 2 разряда.
Тореев Сергей Николаевич, ратник 1 разряда 1900 года.
Бархатов Петр Григорьевич, 1902 года, ратник 2 разряда.
Котов Сергей Яковлевич в 1877 году был принят.
Не перестаю удивляться единству противоположностей русского характера. От русского человека ожидать можно всего: он готов поделиться с недругом последним куском хлеба и тут же, с бешенством лютого зверя, изрубить в куски своего соплеменника. По воле самих россиян в нашу страну пришло великое горе и великая смута. «Не бывает ничего страшнее, как жить в период русского бунта, бессмысленного и беспощадного».
В октябре 1917 года группа вооруженных людей совершила государственный переворот, и власть захватили социал-демократы (большевики). Власть изначально была незаконная, так как любое нападение организованной вооруженной группы людей на органы государственной власти является особо тяжким преступлением — бандитизмом, за совершение которого следует исключительная мера — расстрел. Позже вооруженные матросы-балтийцы разогнали Учредительное собрание России — парламент нового времени, высший государственный орган власти России. Безвластие на местах было кратковременным. В Нязепетровске также была незаконно провозглашена власть на местном уровне, и для её защиты сформирован вооруженный отряд количеством около ста человек. В этот отряд вошли и молодые вооруженные люди, прибывшие из Красноуфимска со стрелковым оружием, в том числе пулемётом. Пулеметчицей была молодая красивая двадцатилетняя девушка.
В июне 1918 года вооружённый конный отряд, эскадрон белых с артиллерией подошёл к окраинам Нязепетровска со стороны Белокатая и установил свои пушки на Ураимской горе, с которой Нязепетровск был виден, как на ладони. Из них обстреляли город для острастки, не задумываясь над тем, что снаряды разрушают жилища невинных людей, гибнут мирные жители: старики, женщины, дети. Полагая, что обеспечили себе захват населённого пункта, наступавшие подошли к железнодорожному посёлку, к путевой части, но красноармейцы встретили их плотным ружейным огнём. Стороны понесли ощутимые потери. Бой продолжался несколько суток — город взять не смогли. Один из местных жителей, который поддерживал белых, вызвался провести захватчиков по железнодорожному мосту, через Серный Ключ на Катайскую гору, в тыл к красным.
Белые в составе полувзвода с проводником постарались скрытно подобраться к железнодорожному мосту, но их встретил разящий пулемётный огонь. Несколько человек были убиты наповал. Красные понимали, что железнодорожный мост уязвимое звено в их обороне и на высоком скалистом берегу оборудовали пулемётное гнездо. Пулемётчицей поставили девушку из Красноуфимска, которая прекрасно овладела этим «мастерством» и сумела убить наповал многих белогвардейских солдат. Понимая, что в лоб мост им не одолеть, белые спустились вниз по реке Уфе и беспрепятственно по мелководью форсировали её. С тыла обошли пулемётное гнездо и взяли в плен пулемётчицу, которую впоследствии истерзанную, но еще живую сбросили со скалистого берега в реку.
Беспрепятственно белые с тыла захватили Нязепетровск. В скоротечных уличных боях красные потеряли почти всех своих солдат. Оставшиеся в живых вместе со своими семьями беспорядочно, опасаясь расправ, бежали из города в сторону Уфалея. Среди них был и молоденький девятнадцатилетний красноармеец Петр Давыдов, в 1980-х годах прошлого столетия он рассказал о звериной жестокости, людской ненависти, проявленных в перипетиях гражданской войны в России, когда брат шёл на брата, убивал, насиловал, рубил на куски незнакомых невиновных людей, которые до взаимного смертоубийства не сказали друг другу и плохого слова.
В Уфалее из бегущих красных был сформирован боевой отряд, а затем отправлен в Челябинск. В этом крупном городе, стоящем на Транссибирской железнодорожной магистрали, скопился разночинный люд, охочий до разного рода приключений. Из молодых, авантюрно настроенных людей, профессиональных военных оренбургских, забайкальских, сибирских казаков была сформирована мощная, хорошо вооруженная и обученная кавалерийская бригада. Сильный, умный, бесстрашный Пётр Давыдов за короткое время стал настоящим конником-рубакой. Их бригада летом и осенью 1918 года в оренбургских степях гоняла и уничтожала малочисленные отряды белых.
По воле случая красные столкнулись с сильным, хорошо обученным противником — с полком оренбургских казаков. По численности силы были неравные: красных было в полтора раза больше, чем казаков. Рубились до седла: умелые конники разваливали своего противника надвое, от ключицы до паха. Петр налетел на казачьего сотника, нанёс два сильных разящих сабельных удара, но офицер с дьявольской усмешкой на лице с лёгкостью парировал эти выпады. Пётр замешкался, понимая, что с казаком ему не справиться. Сотник почувствовал мгновенное замешательство противника и умело рубанул его. Давыдов еле-еле смог увернуться от этого смертельного удара и почувствовал, что следующий удар казака лишит его жизни.
Изнуряющие тренировки спасли молодого конника. Инстинктивно используя приём джигитовки, Давыдов нырнул под брюхо коня, держась за подпруги, завис над землёй. Обутая в сапог правая нога чуть-чуть показалась над седлом. Шашка белого офицера свистнула, срубив вместо тела Давыдова кончик его сапога. Казак на мгновение опешил, и этого Петру хватило, чтобы спасти свою жизнь. Он нанёс разящий смертельный колото-резаный удар остро отточенной шашкой в ничем не защищённый левый бок сотника. Убитый противник сполз на землю под ноги своего коня. Юный конник, не раздумывая, кинулся в гущу смертельной схватки.
Казаки не смогли противостоять храбрости, напору красных кавалеристов — дрогнули, повернули своих коней и спасались бегством. Преследовали их недолго, вернулись, добили раненых казаков (в гражданскую войну ни красные, ни белые пленных не брали). Своим раненым оказали примитивную помощь, потому что медицинских работников — санитаров, врачей — у красных не было, да и у белых тоже.
Более двух лет провёл в седле Пётр Давыдов. Судьба и молитва матери хранили его. Живой и здоровый вернулся домой в Нязепетровск.
Сорок два года назад нашей семье довелось жить по соседству с Давыдовыми. Милые, добрейшие люди. У нас с Петром Михайловичем была взаимная симпатия друг к другу, несмотря на то, что разница в возрасте была полувековая, ему — 81 год, мне — 31. Его прожитая жизнь мне была интересна, и он охотно отвечал на мои вопросы, хотя был немногословным.
— Пётр Михайлович, — спрашивал я, — неужели вам, мастеровому из Нязепетровска, не было страшно кинуться в смертельную кавалерийскую рубку, спасая свою жизнь, убивать других ни в чём не повинных людей? Что сделал дурного вам офицер — оренбургский казак-хлебороб, которого вы зарубили в бою?
— Перед атакой, — отвечал Давыдов, — страха, как такового, не было, но бессознательно каждый понимал, что в этой схватке он может быть убит, зарублен. Каждого конника била нервная дрожь. Перед смертельной рубкой кони били копытами. После команды «Шашки вон, в атаку марш-марш» всякие думы, страхи, нервная дрожь проходили, в груди загорался огонь, и человек становился лютым зверем, не жалел ни себя, ни противника, рубился насмерть.
М. КУЧАЕВ, майор юстиции в отставке, адвокат
Продолжение следует
