Есть люди, как подснежники. Скромные, незаметные, они живут рядом с нами, но в других, своих, мирах. И только тем, кто сможет их разглядеть, открывается невероятное сокровище.
Тусклый весенний день уже не внушал оптимизма. Был почти полдень, стал накрапывать дождик. Сидела у окна, рисовала, а лес вдали словно звал на прогулку.
С обеда майский ветерок стал разгонять тучи, показалось лазурной синевы небо. Ожившие после весеннего дождя ручейки омывали блестящие камушки. Тепло майского солнца, пар, поднимающийся от земли… весна! И я решила пойти в лес.
Вот и тропинка над Ураимом. Влажно после дождя, поднимается не то пар, не то туман. Еловый лес мрачный, заповедный. Птицы пересвистываются в густых кронах. Солнечный луч, с трудом пробившись сквозь густые ветки, едва согревает землю и бархатный мох. В оврагах еще лежит снег.
Тропинка сворачивает, и лес меняется. Поваленные давней бурей старые ели, в низине серебряной ниточкой блеснул ручей, в котором кто-то копошится. Остановилась, насторожилась: место глухое. Может, медведь? И вдруг послышался человеческий голос, но речь была непонятна. Подошла поближе и увидела старичка невысокого роста, в старой зимней ушанке, похожей на растрепанное ветрами гнездо. Он держался за куст рябины, а на нем сидела сойка, совершенно не боясь и не собираясь улетать.
На старичке был короткий тулуп с вытершимся от времени мехом, а штаны были словно сделаны из жухлой травы, которая показалась из-под растаявшего снега. На ногах — старые калоши на серых валенках-коротышах. Лицо — с косматой, не видевшей никогда заботливой руки бородой, в которую вплелись веточки, травинки и прошлогодние листья. И глаза — ясные, серо-голубые, в них отражалась соколиная синь майского неба и блеск росы. Кто передо мной? Гном? Лесовик?
Подошла поближе. Он — тоже. Оказалось, что лесной человек — местный, с Околотка. Рассказал, что зовут его Василием. В лесном ручье он делал поилку на лето для лесных зверей. Мы проговорили минут двадцать, и все это время сойка перепрыгивала с ветки на ветку, но не улетала.
Потом я еще много раз встречала деда Василия в лесах. Он показывал лисьи норы и лисят, которым носил рыбу. Нору барсука над обрывом у реки. Он был лесным человеком и знал повадки всех его обитателей.
Однажды проснулась утром, вышла на крыльцо: весь двор в серебряном ковре росы, а куст полыни у крыльца — нет. Пригляделась, а под кустом — завернутые в лист лопуха два гриба: боровик и подберезовик, да такие красивые! Вот такой лесной подарок. Дед Василий всегда знал, когда в лесу быть грибам. Позже я находила у крыльца завернутые в лопух или бересту маленькие опята. Это был знак — выбирайтесь в леса!
В апреле прошлого года я встретила его у реки. О реках и их обитателях он тоже знал очень много. Делал запруды для рыбы, заторы ледяные разбирал, укреплял берега ручьев, мальков выпускал в речку… Знал и камни речные — приносил на крыльцо завернутые в лист лопуха халькопирит, яшмовую гальку, известняка окатыш, кремневую гальку, кусочки агата… Встретимся на речке, спрашивает: смотрела? А за несколько лет до нашего знакомства он нашел на Ураиме бивень мамонта — огромный, почти в метр длиной и весом около 5 кг.
Дед Василий знал язык леса и зверей, умел слушать и понимать реки. В этом году в январе его не стало. Он стал теперь одним целым с природой. Не встретит больше лес заботливого друга и собеседника. Может, проходя по лесным дорожкам, вспомнит кто добрым словом чудаковатого старичка-лесовичка…
Снежана Бомке
